Любое другое моё путешествие в точном соответствии с русским философом Соловьёвым — экзистенциальный прорыв. А здесь моё сердце именно что успокаивается. Остывает, рвётся и замирает в прорехах покоя.

Я смотрю на ветреную ночную Балаклавскую бухту. Февраль. Крепко штормит. Только что меня привёз сюда из Симферополя очередной занудный и не в меру алчный таксист-отставник. Сперва задержали рейс, и вместо положенных двух часов дня я прибыла на любимый полуостров непроглядной вьюжной ночью. У меня нет выбора. Только очередной таксист. Его только что чуть не побила тяжёлой сумкой разъярённая старушка. Кажется, у неё тоже нет выбора. Но в ней ещё есть ярость. А я приехала сюда за покоем и, слава мне, я не слишком обеднею. Если бы ещё можно было его выключить, этого стандартного крымского таксиста. Чтобы он не ныл про то, что в Москве хорошо, а в Крыму плохо. Кто тебе мешал поехать в Москву? Парень, ты на пять лет меня моложе. А я, между прочим, из Одессы. Когда ты увольнялся со службы, тебе предложили крохотную квартирку в Балаклаве, а ты хотел большую в Севастополе, теперь и не той, и не другой? Проклятое государство, да! Отключите трансляцию таксиста! Не буду же я ему в два часа ночи рассказывать, что у него руки и ноги целые и что не бывает потерянного поколения, бывают только отдельно так никогда и не нашедшиеся. Плюс-минус сорокалетние. Плюс-минус с одними и теми же заунывными жалобами на бензин и завистью к тому "где нас нет". Велкам, парниша! Инджой ит!

Хорошо, что ему не надо отвечать. Всё сказано до нас.

Завтра в одном из ресторанчиков Севастополя тоже будут отставники. Но совсем другие отставники! Им тоже не надо будет отвечать. Им надо будет внимать! "А я в шлемофоне и ору этому идиоту посмотреть в перископ на туда, куда мы пришли!..", "Мы тогда залегли под Кубой, а тут связь оборвалась...", "Ну и капитан торпедного катера ему и говорит!" В ресторанчике можно курить. Но они не курят. Потому что не курит капитан. Капитан подводной лодки. Седой, красивый, профессионально-гордый. Я смотрю на него, раскрыв рот. Я мусолю свою дозу виски за соседним столиком в углу. Моё внимание не остаётся без ответа и все они начинают немного играть. Но это красивая, честная, профессионально-гордая игра. Среди них есть и сорокалетние ещё не отставники. Почему эти нравятся мне больше таксистов? Потому что даже бывая занудными, они не бывают потерянными. В маленьком недорогом ресторанчике, где мне посчастливилось подглядеть, как эти славные дядьки что-то отмечают, я раздуваюсь как пузырь. Ещё немного и я, кажется, запою про неприступность для врагов города русских моряков! Это настоящий прайд, со всеми его смыслами, во главе с морским львом, а не шакал-одиночка на четырёх колёсах, понятия не имеющий где в Балаклаве улица Куприна. Вы бывали ночью в Балаклаве, в феврале? Что вы знаете об одиночестве! Впрочем, сколько там той Балаклавы!

Выходит хозяйка гостевого дома. Маргарита Павловна. Не шучу.

"Она казашка. Набожная. Хорошая женщина!" — будет сплетничать пару дней спустя в угар пьяная к десяти утра кухарка, поднося мне очень вкусный завтрак. Казашка Маргарита. Рождённая от казаха Павла. Несколько раз в день носящаяся в сотне метров стоящий православный храм. Приехавшая когда-то давным-давно сюда из Казахстана русская. Не скулящая как плохо, а наладившая крепкой рукой бизнес внимательная добрая Маргарита Павловна. Хозяйка гостевого дома, троих котов, парочки псов, мужа, сына и всего кормящегося от её бизнеса стада поваров, горничных, таксистов, строителей и так далее, и так далее, и так далее. Пальмы любовно обёрнуты в плёнку — очень холодная зима в этом году. "Боже мой! Как хорошо, что вы сказали, что ночью в окно стучал бамбук! Я об этом даже не подумала, надо будет его фиксировать!" Был сильный ветер. Переселяюсь в мансарду. Огромный балкон, прекрасный вид, бесплатный вай-фай и тишина.

Иду гулять на набережную.

Всё те же рестораны. В одном из них меня приглашают за столик поношенные, но крепкие мужики. Отчего бы и нет? Подаёт сам хозяин. Один из мужиков депутатский депутат. Трезвый рассказывает как нынче всё тяжело и плохо. После третьей рюмки хвастается мне новозеландским бизнесом и тем, что скупил тут, по месту, море земли и океан квартир по бросовым ценам. И осчастливил докторов, открыв какой-то дельфиний центр для лечения детей с ДЦП. "Торгуете надеждой?" О да, нехорошо быть язвительной и саркастичной. "Что?!" — недоумевает. Хотел поразить широтой размаха гуманизма. "Нет, я рада за дельфинов. Но сдирать немалые бабки за, в сущности, развлечение, с родителей больных детей?!" Уточняю, какая же зарплата у "осчастливленных" им докторов. Называет смешную цифру. Я зло смеюсь. "Да пусть вообще скажут спасибо, что я им работу даю! Это у вас в Москве мало, а у нас тут им за счастье!" Опоминается. Что-то цедит про социально-ответственный бизнес. Про то, что такие как он сделают эту страну Европой и даже Америкой. "Я проехала за рулём почти шесть тысяч километров по США. От Бруклинского моста до Золотых Ворот. Я не встретила ни одной бездомной собаки. Ни одной! Честное слово, я специально искала. И я даже понимаю, что они где-то есть. Я видела дворняг с ампутированными лапами, гордо выходящих со своими новообретёнными в приютах хозяевами из pet-spa, но так и не встретила ни одной бездомной собаки. В США собачье-ответственный бизнес. Когда вы построите собачий приют, я поверю в вашу социальную ответственность, дорогой депутат-бизнесмен, а до тех пор..."

Пытается быть милым. Что-то поёт о своей прекрасной кредитной истории в Новой Зеландии, хитро усмехаясь. "Он из Винницы", — извиняется за него товарищ. Это что, диагноз? За пустым трёпом в рыбном ресторанчике просижено три зарплаты севастопольских докторов, работающих в дельфиньем центре.

Покупаю колбасу для бездомной ощенившейся суки. Она цепляет меня натренированным глазом профессиональной попрошайки и ждёт у продуктового магазина. Я тот клиент, который подаст. В магазине две остроумные продавщицы во хмелю. "Взвесьте, нарежьте и..." "И съешьте! — весело выкрикивает одна. — Ой, ничего что я на пол уронила?! Вы же для собачки?!"

Да, я для собачки. Собачка, поев, теряет ко мне всякий интерес и продолжает реферировать умными глазами немногочисленных прохожих, не забывая поцеловать или отшлёпать своих чуть не с неё размером молочных бутусов. Когда прижмёт — не до сантиментов. Никаких обид.

Генуэзская крепость. На вершине тощий котёнок. Что ему тут? Иди вниз, там рыбные рестораны! Здесь, наверху, только ветер. И море. И бухта. И чувство покоя.

Если не смотреть на бездомных собак и котов, если не смотреть на нищету и дворцы не то Януковича, не то его родственников. Если не смотреть на ветхие облезлые дома, задрапированные роскошными яхтами. Это всё отлично видно из мансарды под флюгером. И даже сан-францисканским фальш-фасадом Балаклава уже обзавелась.

Городской пляжик. Убогий городской балаклавский пляжик. Коты, голуби, лебеди, уточки, бутылка текилы. Не, ну а как иначе?

Севастополь. Приморский бульвар.

Коты, коты, коты. Таксисты, собаки, депутаты, в местном театре премьера пьесы Оскара Уайльда. "Искусство по прежнему в большом долгу". Луфарик, кабмала, юшка, царская уха, корсарская похлёбка, луфарик, луфарик, луфарик... сарган. Всё те же тельняшки у всё тех же тёток. Тётки навеселе. Уникальная биогеоструктура.

Я здесь успокаиваю сердце. В Калифорнию и на Мальдивы я буду летать за кутежом. Когда я состарюсь до дряхлости, поселюсь здесь и стану севастопольско-балаклавской сумасшедшей. Я буду ходить с посохом и кульком несвежей докторской колбасы для собак. И, возможно, поселюсь с каким-нибудь котом на холме Генуэзской крепости. И меня будут показывать внучатам очередного донецкого или винницкого набоба как местную достопримечательность. Так и будут говорить: "Посмотрите, детки, во-о-он там одна старуха вся в прорехах, с совершенно упокоенным мёртвым сердцем — это наша облезлая родина. А теперь, детки, айда на яхту, лобстеров жрать!"

Я ужасно пафосна, не правда ли? Сдирать с ран корочки — ни с чем не сравнимое детское удовольствие. Но море всё лечит, поверьте. Я на нём выросла. На самом синем в мире Чёрном море моём.