| Любое другое моё путешествие в точном соответствии с русским
философом Соловьёвым — экзистенциальный прорыв. А здесь моё сердце
именно что успокаивается. Остывает, рвётся и замирает в прорехах покоя. Я смотрю
на ветреную ночную Балаклавскую бухту. Февраль. Крепко штормит. Только
что меня привёз сюда из Симферополя очередной занудный и не в меру
алчный таксист-отставник. Сперва задержали рейс, и вместо положенных
двух часов дня я прибыла на любимый полуостров непроглядной вьюжной
ночью. У меня нет выбора. Только очередной таксист. Его только что чуть
не побила тяжёлой сумкой разъярённая старушка. Кажется, у неё тоже нет
выбора. Но в ней ещё есть ярость. А я приехала сюда за покоем и, слава
мне, я не слишком обеднею. Если бы ещё можно было его выключить, этого
стандартного крымского таксиста. Чтобы он не ныл про то, что в Москве
хорошо, а в Крыму плохо. Кто тебе мешал поехать в Москву? Парень,
ты на пять лет меня моложе. А я, между прочим, из Одессы. Когда
ты увольнялся со службы, тебе предложили крохотную квартирку
в Балаклаве, а ты хотел большую в Севастополе, теперь и не той,
и не другой? Проклятое государство, да! Отключите трансляцию таксиста!
Не буду же я ему в два часа ночи рассказывать, что у него руки и ноги
целые и что не бывает потерянного поколения, бывают только отдельно так
никогда и не нашедшиеся. Плюс-минус сорокалетние. Плюс-минус с одними
и теми же заунывными жалобами на бензин и завистью к тому "где нас нет".
Велкам, парниша! Инджой ит! Хорошо, что ему не надо отвечать. Всё сказано до нас. Завтра
в одном из ресторанчиков Севастополя тоже будут отставники. Но совсем
другие отставники! Им тоже не надо будет отвечать. Им надо будет
внимать! "А я в шлемофоне и ору этому идиоту посмотреть в перископ
на туда, куда мы пришли!..", "Мы тогда залегли под Кубой, а тут связь
оборвалась...", "Ну и капитан торпедного катера ему и говорит!"
В ресторанчике можно курить. Но они не курят. Потому что не курит
капитан. Капитан подводной лодки. Седой, красивый,
профессионально-гордый. Я смотрю на него, раскрыв рот. Я мусолю свою
дозу виски за соседним столиком в углу. Моё внимание не остаётся без
ответа и все они начинают немного играть. Но это красивая, честная,
профессионально-гордая игра. Среди них есть и сорокалетние ещё
не отставники. Почему эти нравятся мне больше таксистов? Потому что даже
бывая занудными, они не бывают потерянными. В маленьком недорогом
ресторанчике, где мне посчастливилось подглядеть, как эти славные дядьки
что-то отмечают, я раздуваюсь как пузырь. Ещё немного и я, кажется,
запою про неприступность для врагов города русских моряков! Это
настоящий прайд, со всеми его смыслами, во главе с морским львом,
а не шакал-одиночка на четырёх колёсах, понятия не имеющий где
в Балаклаве улица Куприна. Вы бывали ночью в Балаклаве, в феврале? Что
вы знаете об одиночестве! Впрочем, сколько там той Балаклавы! Выходит хозяйка гостевого дома. Маргарита Павловна. Не шучу. "Она
казашка. Набожная. Хорошая женщина!" — будет сплетничать пару дней
спустя в угар пьяная к десяти утра кухарка, поднося мне очень вкусный
завтрак. Казашка Маргарита. Рождённая от казаха Павла. Несколько раз
в день носящаяся в сотне метров стоящий православный храм. Приехавшая
когда-то давным-давно сюда из Казахстана русская. Не скулящая как плохо,
а наладившая крепкой рукой бизнес внимательная добрая Маргарита
Павловна. Хозяйка гостевого дома, троих котов, парочки псов, мужа, сына
и всего кормящегося от её бизнеса стада поваров, горничных, таксистов,
строителей и так далее, и так далее, и так далее. Пальмы любовно
обёрнуты в плёнку — очень холодная зима в этом году. "Боже мой! Как
хорошо, что вы сказали, что ночью в окно стучал бамбук! Я об этом даже
не подумала, надо будет его фиксировать!" Был сильный ветер. Переселяюсь
в мансарду. Огромный балкон, прекрасный вид, бесплатный вай-фай
и тишина. Иду гулять на набережную. Всё те же рестораны. В одном из них меня приглашают за столик
поношенные, но крепкие мужики. Отчего бы и нет? Подаёт сам хозяин. Один
из мужиков депутатский депутат. Трезвый рассказывает как нынче всё
тяжело и плохо. После третьей рюмки хвастается мне новозеландским
бизнесом и тем, что скупил тут, по месту, море земли и океан квартир
по бросовым ценам. И осчастливил докторов, открыв какой-то дельфиний
центр для лечения детей с ДЦП. "Торгуете надеждой?" О да, нехорошо быть
язвительной и саркастичной. "Что?!" — недоумевает. Хотел поразить
широтой размаха гуманизма. "Нет, я рада за дельфинов. Но сдирать немалые
бабки за, в сущности, развлечение, с родителей больных детей?!"
Уточняю, какая же зарплата у "осчастливленных" им докторов. Называет
смешную цифру. Я зло смеюсь. "Да пусть вообще скажут спасибо, что
я им работу даю! Это у вас в Москве мало, а у нас тут им за счастье!"
Опоминается. Что-то цедит про социально-ответственный бизнес. Про то,
что такие как он сделают эту страну Европой и даже Америкой. "Я проехала
за рулём почти шесть тысяч километров по США. От Бруклинского моста
до Золотых Ворот. Я не встретила ни одной бездомной собаки. Ни одной!
Честное слово, я специально искала. И я даже понимаю, что они где-то
есть. Я видела дворняг с ампутированными лапами, гордо выходящих
со своими новообретёнными в приютах хозяевами из pet-spa, но так
и не встретила ни одной бездомной собаки. В США собачье-ответственный
бизнес. Когда вы построите собачий приют, я поверю в вашу социальную
ответственность, дорогой депутат-бизнесмен, а до тех пор..." Пытается
быть милым. Что-то поёт о своей прекрасной кредитной истории в Новой
Зеландии, хитро усмехаясь. "Он из Винницы", — извиняется за него
товарищ. Это что, диагноз? За пустым трёпом в рыбном ресторанчике
просижено три зарплаты севастопольских докторов, работающих в дельфиньем
центре. Покупаю колбасу для бездомной ощенившейся суки. Она цепляет меня
натренированным глазом профессиональной попрошайки и ждёт у продуктового
магазина. Я тот клиент, который подаст. В магазине две остроумные
продавщицы во хмелю. "Взвесьте, нарежьте и..." "И съешьте! — весело
выкрикивает одна. — Ой, ничего что я на пол уронила?! Вы же для
собачки?!" Да,
я для собачки. Собачка, поев, теряет ко мне всякий интерес и продолжает
реферировать умными глазами немногочисленных прохожих, не забывая
поцеловать или отшлёпать своих чуть не с неё размером молочных бутусов.
Когда прижмёт — не до сантиментов. Никаких обид. Генуэзская крепость. На вершине тощий котёнок. Что ему тут? Иди вниз,
там рыбные рестораны! Здесь, наверху, только ветер. И море. И бухта.
И чувство покоя. Если
не смотреть на бездомных собак и котов, если не смотреть на нищету
и дворцы не то Януковича, не то его родственников. Если не смотреть
на ветхие облезлые дома, задрапированные роскошными яхтами. Это всё
отлично видно из мансарды под флюгером. И даже сан-францисканским
фальш-фасадом Балаклава уже обзавелась. Городской пляжик. Убогий городской балаклавский пляжик. Коты, голуби, лебеди, уточки, бутылка текилы. Не, ну а как иначе? Севастополь. Приморский бульвар. Коты,
коты, коты. Таксисты, собаки, депутаты, в местном театре премьера пьесы
Оскара Уайльда. "Искусство по прежнему в большом долгу". Луфарик,
кабмала, юшка, царская уха, корсарская похлёбка, луфарик, луфарик,
луфарик... сарган. Всё те же тельняшки у всё тех же тёток. Тётки
навеселе. Уникальная биогеоструктура. Я здесь успокаиваю сердце. В Калифорнию и на Мальдивы я буду летать
за кутежом. Когда я состарюсь до дряхлости, поселюсь здесь и стану
севастопольско-балаклавской сумасшедшей. Я буду ходить с посохом
и кульком несвежей докторской колбасы для собак. И, возможно, поселюсь
с каким-нибудь котом на холме Генуэзской крепости. И меня будут
показывать внучатам очередного донецкого или винницкого набоба как
местную достопримечательность. Так и будут говорить: "Посмотрите, детки,
во-о-он там одна старуха вся в прорехах, с совершенно упокоенным
мёртвым сердцем — это наша облезлая родина. А теперь, детки, айда
на яхту, лобстеров жрать!" Я ужасно пафосна, не правда ли? Сдирать с ран корочки — ни с чем
не сравнимое детское удовольствие. Но море всё лечит, поверьте. Я на нём
выросла. На самом синем в мире Чёрном море моём.
| |